После воодушевляющей речи Мстислава произошёл один любопытный и не совсем ясный (мне) эпизод. Новгородцы не просто спешились, но поснимали с себя сапоги и порты (под портами в древнерусском языке разумелись не только штаны, но и вообще одежда, по крайней мере, верхняя). С одной стороны, понятно желание воинов подниматься в гору, да ещё и продираясь через «дебрь», налегке, но почему босиком и без «портов»? Не рискую называть новгородских воинов берсерками, хотя они бы составили хорошую компанию уже упоминавшимся богатырям и бродникам.

Ход битвы, как обычно, изложен в летописях сбивчиво. Даже просмотрев ряд статей военных историков, (мне) трудно предстваить цельную картину того, что прозолшо – прежде всего из-за недостатка информации. Поскольку источники, главным образом, новгородские, именно центр сражения, в котором действовали новгородцы против Юрия, получил наибольшее освещение со слов очевидцев.

Итак, разувшиеся и раздевшиеся новгородцы, вооружённые топорами, первыми начали бой, бросившись на полк Юрия. Смоляне во главе с воеводой Ивором Михайловичем, который предпочёл остаться на коне, пошли также пешим строем на полк Ярослава. Князья с небольшими конными отрядами медленно продвигались следом за пехотой. То, что коннику было нелегко подняться в гору, испытал на себе Ивор Михайлович – его лошадь споткнулась и опрокинула седока, так что смоляне потеряли своего воеводу из виду и перестали держать прежний порядок.

Новгородцы между тем завернули в сторону, и обогнали смолян, чтобы самим биться против Ярослава, ради которого они и пришли. Мстиславовы новгородцы пробились далеко вперёд и даже подрубили один из стягов Ярослава, но после первого натиска были отброшены.

Между тем Ивор Михайлович смог заново организовать своих смолян и поддержать новгородцев в новом натиске. Вместе они пробились до второго стяга. Несмотря на завидную храбрость, новгородцы, выйдя из повиновения, создавали опасную ситуацию для своих союзников, нарушая общий строй.

Мстислав, видя сзади, что происходит, велел Володимеру Рюриковичу дать дорогу через свои полки. Смоляне спешно расступились, и дали всадникам проехать по свободному теперь подъёму и вклиниться в ряды Юрия, и не дать ему ударить в тыл новгородцам. За Мстиславом поехали Володимер Рюрикович и Всеволод Мстиславич со своими конниками. В это же время Константин и Володимер Мстиславич с ростовцами и псковичами ударили на полки Святослава и Ивана. Шёл ли вообще какой-то бой с той стороны, неизвестно. Возможно, младшие братья сразу поддались – они были менее всех причастны ко всему этому конфликту. Константин вскоре ударил по Юрию с открывшегося фланга.

Видимо в тот момент, когда ростовцы и новгородцы теснили великокняжеский полк с двух сторон, облик главных героев дня, ростовского богатыря Александра Поповича и новгородского князя Мстислава, запечатлелись в сердцах участников битвы.

Мстислав с боевым топором, который был привязан специальным ремешком к его руке, трижды проехал сквозь полк Юрия, рубя направо и налево, и не встречая себе ровни. По роковой случайности он попал под тяжёлую руку ростовского богатыря, который уже замахнулся на него своим страшным мечом. Мстислав только успел прокричать ему в лицо своё имя. Александр Попович, поняв ошибку, отвёл меч в сторону, но угрюмо буркнул в ответ: «Княже! Ты не дерзай, но стой и смотри. Егда убо ты, глава, убиен будеши, и что суть иныя и камо ся им дети?».

Новгородские и смоленские пехотинцы добрались уже до обозов. Молодые суздальские князья не выдержали и побежали, а следом за ними и всё их многочилсенное, но неповоротливое войско обратилось в беспорядочное бегство. Как это часто бывало, очень много людей было убито именно во время этого бегства, а не в бою, многие потом умерли от ран в дороге, или утонули, в спешке переплавляясь через реки. Бежали кто куда: одни в Володимерь, другие – в Переяславль, третьи – в Юрьев, бросали по дороге оружие и снаряжение.

Победители могли теперь свободно вступить в Володимерь, который уже некому было защищать. Но в день битвы они остались на месте. Теперь их воины могли собрать и поделить добычу, и предать земле мёртвых. В Липицкой битве погибло от 9 до 20 тысяч человек по разным, очень условным, данным. Не пытаясь согласовать эти данные между собой, можно однозначно сказать, что погибло очень много людей, что произвело сильнейшее впечатление на современников, а сама битва глубоко запечатлелась в исторической памяти.

«И ркоша люди о Ярославе: «Яко тобою ся нам много зла сотвори про твоё бо преступление крестное». Речено бо бысть: «Приидете птица небесная, напитается крови человеческия, звери наедися мяс человеческых». Не десять бо убито, не сто, но тысяща тысящами».

Однако Ярослав не остановился на этом зле. Прискакав в Переяславль, не думая ещё об условиях своей капитуляции, он в последний раз решил утолить свой гнев, переросший уже в бессильную злобу. Ярослав приказал переловить всех новгородских и смоленских купцов, случившихся на тот момент в его столице. Новгородцев, которых набралось до полтораста человек, он велел посадить в погреба, но большую часть загнал в какую-то тесную избу, где многие из них задохнулись. Пятнадцать смоленских купцов Ярослав запер отдельно в своей гриднице, так что из них никто не пострадал.

Тем временем жители Володимеря ожидали на городских стенах, ещё не зная, чем окончилось дело. Завидя издали всадника, они было обрадовались, думая, что это спешит гонец от великого князя с вестью о победе. Но это оказался сам великий князь Юрий, который уже загнал трёх коней и скакал на четвёртом. На нём не было ни княжеского плаща, ни доспехов и оружия, ни даже верхнего платья – только сорочка. Сам он едва держался, замученный отдышкой («бе бо телом толст и стяжек»), подстёгиваемый страхом и стыдом. Юрий сказал только два слова: «Твердите город!». Весь остаток дня и всю ночь в Володимерь приходили уцелевшие после побоища ратники, кто раненый, кто нагой. Постепенно люди начали осознавать масштаб свершившейся катастрофы: «Бысть же плачь неутишим в Володимере и в Суждале, плачуще старии немощей своих, а малии отец своих и братий. Не бе бо такого двора, идеже бы кричаниа и вопля не было, и странно бе видети человекы изопухша от слёз».

На следующий день Юрий созвал вече. О возможности защищаться не могло быть и речи, Юрий просил только не выдавать его головой брату Константину, а дать ему возможность сдаться самому, как бы своей волей. Горожане обещали ему это.

К утру следующего дня, 22 апреля, подошли союзные войска, обложили Володимерь со всех сторон и стали ждать. В городе в это время происходили беспорядки, а ночью загорелся княжий двор. Новгородцы рвались на приступ, чтобы перебраться через стены и разграбить город, но Мстислав строго запретил им это. В следующую ночь горел уже весь город, и снова воины (на этот раз смоляне) рвались на грабёж, и князю Володимеру Рюриковичу приходилось удерживать их. Ещё через день, 28 апреля, великий князь Юрий, его братья, Иван и Святослав, выехали с большими дарами и били челом князьям Мстиславу и Володимеру Рюриковичу. Юрий обратился к ним с кроткими словами покорности: «Братья, вам челом бью, вам живот дати и хлебом накормити, а брат мой Костянтин в вашей воли».

Константин восстановил справедливость и въехал в стольный Володимерь, как старший сын и наследник своего отца. Он стал великим князем, сохранив за собой наследный Ростов. Раскаявшемуся брату Юрию Константин выделил тот самый Радилов Городец. Кроме, жены, детей, ближних бояр и слуг в эту ссылку с Юрием отправился и преданный ему володимерский епископ Симон. Перед отъездом Юрий зашёл помолиться в Златоверхую церковь, встал на колени перед гробницей отца и заплакал, говоря: «Суди Бог брату моему Ярославу, оже мя сего доведе». Иван и Святослав, по-видимому, не понесли никакого наказания, поскольку лишь исполняли волю своего «отца» – старшего брата Юрия.

Константин был посажен на отчий стол силами смоленских князей и новгородцев. Своих союзников он щедро одарил и почтил их большим пиром на глазах погружённой в траур столицы. Впрочем, не стоит забывать, что сам город не пострадал не без воли Константина. Вся Суздальская земля (за исключением владений Ярослава) была неприкосновенна для союзников.

Однако Ростиславичи и новгородцы ещё не достигли своей изначальной цели – наказать Ярослава, освободить заложников и вернуть Новгороду права и привилегии. Константин отправился с ними, надеясь сыграть для Ярослава ту же посредническую роль, которую сыграли Ростиславичи для Юрия. Ярослав оценил эту возможность и поспешил выехать из Переяславля до того, как Ростиславичи подступят к его стенам. Он успел сдаться Константину, через которого теперь мог договариваться с грозным тестем об условиях мира. «Господине, – сказал он брату, – аз есмь в твоей воли, а не выдавай ты мя тцю (тестю) моему, князю Мстиславу, ни Володимеру, а сам, брате, накорми мя хлебом».

Мстислав принял дары от Ярослава, но отказался от личной встречи. Ярослав немедленно отпустил всех пленников, задержанных послов и купцов и так далее – всех, кто ещё был жив, и, само собой разумеется, отказался от новгородского княжения.

Мстислав как тесть Ярослава также настоял на том, чтобы он отпустил к нему его дочь Ростиславу (в крещении Федосью). Это требование оказалось для Ярослава неожиданным и самым тяжёлым. Только перспектива расстаться с женой заставила его раскаяться в своих поступках. «Отдай мне вину, – молил Ярослав тестя, – не взимай от меня жены моей, а своей дщери. Или не бывает в человецех подкновения? Ибо суетни есмя в суетнем сем житии. Хто убо есть без греха или хто похвалитися, чисто имеа сердце? Вси убо есмя в бедех и во гресех, аз убо наипаче всего мира злее, и всех грешных грешнее, но убо ныне каюся. Воистину, мне в правду не попусти крестная сила!».

Но Мтислав отвечал, что время покажет искренность раскаяния Ярослава и дочь к нему не отпустил. После этого князья разъехались, каждый в свою землю, «победившие сильнии полки, вземше свою честь и славу». Ярослав воссоединился с женой только спустя какое-то количество лет, и в их браке родилось много детей, в том числе и знаменитый Александр Невский.

Всех свободных с праздником, остальным соболезную🍂🌨

Осенний (сегодня ещё осень по юлианскому календарю) Юрьев день 26 ноября - праздник специфически восточнославянский, и восходит к XI веку, когда великий князь Ярослав (в крещении Юрий) освятил церковь своего небесного покровителя великомученика Георгия Победоносца в Киеве.

Историческую известность праздник приобрёл в московском Судебнике 1497 года, по которому право крестьянина переходить от одного землевладельца к другому ограничивалось неделей до Юрьева дня и неделей после него. Постепенная отмена и этой возможности ознаменовала собой окончательное закрепощение крестьян в России. Считается, что тогда возникли выражения типа "вот тебе и Юрьев день", и "объегорить".

К слову, в народном православии святой Юрий или Егорий освобождал не только крестьян, но и волков (разрешая уволакивать у людей домашний скот). Волков никакие судебники и уложения, конечно, никогда не объегоривали🐺

Иллюстрация: Сергей Васильевич Иванов, "Юрьев день", 1908 год.

Егор Зырянов очень редко делает выпуски по истории России, и тем ценнее его ролики по истории наших соседей. Возвышение Литвы началось в XIII веке, и значение этого процесса для исторических судеб восточного славянства до сих пор часто недооценивается.

Заодно рекомендую этот интересный и уютный канал всем, кто ещё с ним не знаком, там уже очень много роликов о самых разных регионах и эпохах.

https://youtu.be/GVkOqezk9Fw?si=d7y5UH_NpeuGl1nq

Всё чаще натыкаюсь на те же мысли об образцовом значении творчества Джона Толкина для фэнтэзи как жанра в других странах, в том числе в нашей, которые столько раз посещали и мою голову.

Пока политиканы всех мастей вульгаризируют его наследие, назначая на роль эльфов и орков друзей и врагов по интересам, у благодарных читателей оксфордского мудреца есть возможность руководствоваться его открытиями как ключом к пониманию своего родного мифологического ландшафта, вдохновляться его поисками на своей почве. Да и оригинальный легандариум не так далёк от нас, как может показаться: высокий язык эльфов квэнья основан на финском, "степные викинги" Рохана больше всего напоминают готов в период их жизни в Северном Причерноморье. А сколько богатства в себе таят, наряду с наследием балто-славянских народов, культуры иранских, финно-угорских и тюркских насельников Восточно-Европейской равнины из разных эпох! Всё это требует неторопливого глубокого изучения и творческого осмысления, материала у нас даже более, чем достаточно.

Мне кажется, ключевая ошибка людей, берущихся писать "славянское фэнтези", заключается в их зацикленности на славянстве, как бы странно это ни звучало. Ну, грубо говоря, они садятся писать, делают главным героем какого-нибудь Борислава, который бродит по какой-нибудь Дивноруссии и приключается в компании с Василисой и Виктором Корнеплодом. Такой сеттинг может быть ограниченно интересен в рамках low fantasy, но для эпических* повестей подходит слабо: слишком "нашим" кажется этот Неверлэнд. Впрочем, чтобы не выступить смердяковым, замечу, что и у неславянского фэнтези похожие проблемы встречаются: взять того же Джо Аберкромби, весь фэнтезийный мир которого — клюквенные подобия англо-саксов, римлян и итальянцев (да, одновременно). Худший пример здесь — это конечно "Ведьмак" Сапковского, представляющий собой мешанину из постмодернистских отсылок на все и вся, приправленную сверху плохо пережеванной Артурианой.

Для того, чтобы понять, как действительно надо писать эпическое фэнтези с настоящими вайбами Восточной Европы, нужно посмотреть на то, как тот же Толкин создавал свой "английский" миф. Много ли англосаксов бегает по страницам "Сильмариллиона" или "Властелина Колец"? Их отдаленным подобием можно назвать разве что рохиррим, да и те часто напоминают скорее готов, чем германцев северо-запада. Короче говоря, миф Толкина — это скорее про языки и исторические параллели народов, которые на Англию повлияли (начиная с кельтов и заканчивая "духом сельской Англии" у хоббитов), а не фэнтезийный пересказ "Истории англов" Беды Достопочтенного.

Когда я всерьез задумался над тем, как построить мир для "русского фэнтези", "русского мифа", я в итоге пришел к тому, что его не создать, опираясь на один лишь дух славянства (особенно в его пошлом постсоветском стиле). Здесь нужно отдать должное и готам, и варягам, и кочевникам великой Степи, и балтам, и другим прекрасным и интересным образам, которые заполнят собой вымышленный мир. Только так, на мой взгляд, и можно создать достойное эпическое фэнтези с русским лицом.

*Имеется ввиду жанр эпического фэнтези, а не степень эпичности самого произведения, само собой

О рыбинской странице в биографии Солженицына
https://vk.com/wall-220005621_806

Мстислав Удатный никак не воспользовался одержанной победой в Липицкой битве для своей личной выгоды. Но выгода была для его рода - всех смоленских Ростиславичей. Они теперь не только владели Киевом, Смоленском и Новгородом, но и в сильной Суздальской земле по их милости сидел новый великий князь Константин, всем им обязанный. С этой точки зрения Липицкую битву можно рассматривать как эпизод вековой вражды между Ольговичами и Мономашичами.

Если Ольговичи концентрировались в наследной Черниго-Северской земле и были в целом дружны между собой, Мономашихи были представлены тремя ветвями: старшие, Юрьевичи, сидели в Суздальской земле, младшие, Изяславичи и Мстиславичи, сидели в землях Волынской и Смоленской соответственно, и непрестанно враждовали не только с Ольговичами, но и между собой. Остальные княжеские линии: полоцкие Изяславичи, туровские Изяславичи, муромо-рязанские Ярославичи и не совсем ясные по своей генеалогии городенские князья, в той или иной мере зависели от этих четырёх главных кланов.

Самая обширная Новгородская земля с постепенно отделявшимся от неё Псковом как торговые республики не играли активной роли во внутренних усобицах, но Мстислав Удатный смог вернуть Новгороду значение направляющей силы. В 1215 году новгородцы распорядились киевским столом, в 1216 году они также распорядились володимерским столом.

Через год после Липицкой битвы Мстислав снова оставил Новгород и обратил свою неистощимую энергию на Галицкую землю. Он вступил в союз с молодым наследником грозного Романа Мстиславича, Данилом (представителем волынских Изяславичей), выдал за него свою вторую дочь Анну, и вместе с ним повёл упорную борьбу за Галич с другими претендентами и с галицким боярством, которое умело играло на противоречиях между конкурирующими соискателями выморочного галицкого стола. В любимый и преданный Новгород Мстиславу уже не суждено было вернуться.

Для Суздальской земли поход Ростиславичей и побоище на Липицах стоили большой крови. Часто об этих событиях говорят в перспективе надвигавшейся татарской грозы: не погуби-де князья столько людей в 1216 году, отбили бы полчища Батыя. Это, конечно, маловероятно, да и не могли князья заглянуть в будущее. Для этической оценки таких кровопролитий из-за княжьей чести и дележа волостей совсем необязательно прибегать к такому аргументу - они воспринимались как зло сами по себе, и сыновья Большого Гнезда в этом плане не совершили ничего нового.

Новым было их поведение после Липицы. Между битвой и Батыевым нашествием прошло долгих 20 лет (о которых обычно забывают), когда братья мирно правили своей общей отчиной, находясь в послушании у старшего в роду. Это редкий пример, когда князья (пусть в рамках только Суздальской земли) осознали пагубность своего честолюбия, и действительно зареклись затевать распри между собой, в то время как князья других русских земель не оставляли междоусобиц даже во время Батыева нашествия.

На моей фотографии дорожка в городском парке Ярославля, но есть люди, которые доходят ногами до мест исторических событий. Фотографии сказочных тропок в комментариях к моему посту выше🌳
https://publielectoral.lat/merjanin/2242

Спасибо за упоминание!

В ответ тоже рекомендую этот канал, где можно созерцать прекрасные образы самых разных мест России, в том числе тех, о которых я пишу, и которые автор назвал "историческим сердцем" 💛

https://publielectoral.lat/igrphoto/257