В Москве ему пророчили карьеру, какое-то неопределённое, грозное будущее начинающего бонапарта. Но быстро выяснилось, что человек, идеально подходящий для переломного момента истории, для того, чтобы взять на себя ответственность за бурю, натиск, мятеж, – совершенно не годится для повседневного политического лавирования и хитрых кабинетных танцев на мягких лапах. Стрелков, видя, что главное дело его жизни – развал Украины и воссоединение русских земель, символом которого он стал так быстро и так удачно, – начало спотыкаться и тонуть в бессмысленном многолетнем «переговорном процессе», в уклончивом соглашательстве, – был оскорблён, разозлён и не нашёл в себе дипломатического таланта, чтобы переждать эти годы, отделываясь от публики обтекаемыми формулами благих пожеланий. Он принялся ссориться с бывшими друзьями, бесконечно ругать предателей некогда общего дела, он стал казаться склочным отставником, а не военным героем. И он был прав и неправ одновременно: прав, поскольку эти годы и в самом деле были потрачены зря, и те возможности, что были у донецкой армии, стоявшей в сентябре четырнадцатого перед брошенным украинцами Мариуполем, обернулись трагедией двадцать второго, когда всё то же самое пришлось делать, платя за это известную, страшную цену. Но и неправ, потому что политика – почти как погода, и бывают времена, когда нет смысла попусту злиться, а нужно терпеливо дождаться перемен, сохранив силы и связи. Даже при отдельных своих удачах – так, он неожиданно победил Навального на дебатах, заставив того заискивать перед ним как перед старшим и сильным, – Стрелков в эти годы не смог удержать вокруг себя тот, прежний, романтический ореол.
Во время заседаний «Комитета 25 января» – комичных и бесплодных, – он напоминал тигра в клетке, который ходит туда-сюда, раздражённо рыча на прутья. Было хорошо видно, что вся эта «партийная» говорильня, эти распри коммунистов с националистами, любителей революционной борьбы с желающими идти в депутаты, а рациональных людей с городскими сумасшедшими, – вся эта будничная жизнь не для него. Он ждал то ли революции, то ли новой войны, ждал каких-то грандиозных событий, в разгар которых мог бы снова заняться тем, что умеет и любит, – но этих событий не было. Это сравнение показалось бы ему самому отвратительным, но он был как Троцкий, ещё один выброшенный скучным временем лидер смуты, который после побед Красной Армии вдруг оказался в эмиграции, вождём мелкой секты. Стрелков часами слушал чьи-то выступления и дебаты, наводил порядок в аудитории, раздавал поручения – и ждал, ждал новостей.
Но когда 24 февраля 2022 года эти новости пришли – ему и это не помогло. Он, доброволец украинского конфликта номер один, самый страстный идеолог борьбы любой ценой, – оказался вне фронта, был запрещён в своей профессии. И в эти дни, когда я пишу о нём, социальные сети обсуждают то ли его задержание, то ли какой-то неизвестный запрет, помешавший ему пробраться на поле боя, когда он, видимо, попытался отправиться туда нелегально. Герой рвётся на место действия, но сама пьеса его не пускает на сцену.
И всё же он, вопреки любым спорам и сварам вокруг его имени, человек исторический – и никто не знает, окажется ли его жизнь связана только со знаменитыми весенне-летними днями четырнадцатого года, или же впереди ещё один момент славы.
https://octagon.media/blogi/dmitrij_olshanskij/chelovek_chetyrnadcatogo_goda.html